Исповедь внутреннего человека, ведущая к смирению "Внимательно обращая взор мой на самого себя и наблюдая ход внутреннего
моего состояния, я опытно уверился, что я не люблю Бога, не имею любви
к ближнему, не верю ничему религиозному и преисполнен гордостью и
сластолюбием. Все это я действительно нахожу в себе посредством
подробного рассматривания моих чувств и поступков...
Исповедь внутреннего человека, ведущая к смирению
"Внимательно обращая взор мой на самого себя и наблюдая ход внутреннего
моего состояния, я опытно уверился, что я не люблю Бога, не имею любви
к ближнему, не верю ничему религиозному и преисполнен гордостью и
сластолюбием. Все это я действительно нахожу в себе посредством
подробного рассматривания моих чувств и поступков, как-то:
1. Я не люблю Бога.
-- Ибо если бы я любил Его, то непрестанно размышлял бы о Нем с
сердечным удовольствием; каждая мысль о Боге доставляла бы мне отрадное
наслаждение. Напротив, я гораздо чаще и гораздо охотнее размышляю о
житейском, а помышление о Боге составляет для меня труд и сухость. Если
бы я любил Его, то собеседование с Ним чрез молитву питало бы меня,
наслаждало и влекло к непрерывному общению с Ним; но, напротив, я не
токмо не наслаждаюсь молитвою, но еще при занятии ею чувствую труд,
борюсь с неохотою, расслабляюсь леностью и готов с охотою чем-нибудь
маловажным заняться, чтобы только сократить или престать от молитвы. В
пустых занятиях время мое летит неприметно, а при занятии Богом, при
поставлении себя в Его присутствие, каждый час мне кажется годом. Кто
кого любит, тот в продолжение дня беспрестанно о нем мыслит, воображает
его, заботится о нем и при всех занятиях любимый друг его не выходит из
его мыслей; а я в продолжение дня едва ли отделяю и один час, чтобы
глубоко погрузиться в размышление о Боге и воспламенить себя в Его
любви, а двадцать три часа охотно приношу ревностные жертвы страстным
моим идолам!.. В беседах о предметах суетных, о предметах низких для
духа, я бодр, я чувствую удовольствие, а при рассуждении о Боге я сух,
скучлив и ленив. Если же и невольно бываю увлечен другими к беседе
божественной, то стараюсь скорее переходить к беседе, льстящей страстям
моим. Неутомимо любопытствую о новостях, о гражданских постановлениях,
о политических происшествиях; алчно ищу удовлетворения моей
любознательности в науках светских, в художествах, в приобретениях, а
поучение в Законе Господнем, познании о Боге, о религии не делает на
меня впечатления, не питает души моей, и я сие почитаю не токмо
несущественным занятием христианина, но как бы сторонним и побочным
предметом, коим я должен заниматься разве только в свободное время, на
досуге. Кратко сказать, если любовь к Богу познается по исполнению Его
заповедей: "аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите", говорит Господь
Иисус Христос, а я заповедей Его не токмо не соблюдаю, но даже и мало
стараюсь о сем, то по самой чистой истине следует заключить, что я не
люблю Бога... Сие утверждает и Василий Великий, говоря:
"Доказательством, что человек не любит Бога и Христа Его есть то, что
он не соблюдает заповедей Его" (Нрав. прав. 3).
2. Я не имею любви к ближнему.
-- Ибо не только не могу решиться для блага ближнего положить душу мою
(по Евангелию), но даже и не пожертвую моею честью, благом и
спокойствием для блага ближнего. Если бы я любил его по Евангельской
заповеди, как самого себя, то несчастье его поражало бы и меня,
благополучие его приводило бы и меня в восхищение. А, напротив, я
выслушиваю любопытнее несчастные повести о ближнем, не сокрушаюсь, а
бываю равнодушным или, что еще преступнее, - нахожу как бы удовольствие
в оном и худые поступки брата моего не покрываю любовию, но с
осуждением их разглашаю. Благосостояние, честь и счастье его не
восхищают меня, как собственные, а совершенно, как все чуждое, не
производят во мне радостного чувства, но еще тонко возбуждают во мне
как бы зависть или презрение.
3. Я не верю ничему религиозному.
-- Ни бессмертию, ни Евангелию. Если бы я был твердо убежден и
несомненно верил, что за гробом есть жизнь вечная с возмездием за дела
земные, то я беспрестанно размышлял бы об этом; самая мысль о
бессмертии ужасала бы меня, и я провождал бы жизнь сию как пришлец,
готовящийся вступить в свое отечество. Напротив, я и не думаю о
вечности и конец настоящей жизни почитаю как бы пределом моего
существования. Тайная мысль гнездится во мне: кто знает, что будет по
смерти? Если и говорю, что верю бессмертию, то это говорю только по
разуму, а сердце мое далече отстоит от твердого убеждения в оном, что
открыто свидетельствуют поступки мои и постоянная забота о
благоустройстве чувственной жизни. Когда бы святое Евангелие, как слово
Божие, было с верою принято в мое сердце, я бы беспрестанно занимался
оным, изучал бы его, наслаждался бы им и с глубоким благоговением даже
взирал бы на него. Премудрость, благость и любовь, в нем сокрытые,
приводили бы меня в восхищение, я наслаждался бы поучением в Законе
Божием день и ночь, питался бы им, как повседневною пищею, и сердечно
влекся бы к исполнению его правил. Ничто земное не сильно было бы
отклонить меня от оного. Напротив, если я изредка и читаю или слушаю
слово Божие, то и то или по необходимости, или по любознательности и
при сем не входя в глубочайшее внимание, чувствую сухость,
незанимательность и, как бы обыкновенное чтение, оставляю без всякого
плода и охотно готов заменить его чтением светским, в коем нахожу более
удовольствия, более новых занимательных предметов.
4. Я преисполнен гордости и чувственного себялюбия.
-- Все поступки мои сие подтверждают: видя в себе доброе, желаю
поставить его на вид, или превозношусь им пред другими, или внутренне
любуюсь собой; хотя и показываю наружное смирение, но приписываю все
своим силам и почитаю себя превосходнейшим других или, по крайней мере,
не худшим; если замечу в себе порок, стараюсь извинить его, покрыть
личиною необходимости или невинности; сержусь на неуважающих меня,
почитая их неумеющими ценить людей; дарованиями тщеславлюсь, неудачи в
предприятиях почитаю для себя оскорбительными, ропщу и радуюсь
несчастью врагов моих; если и стремлюсь к чему-либо доброму, то имею
целью или похвалу, или своекорыстие духовное, или светское утешение.
Словом, - я непрестанно творю из себя собственного кумира, которому
совершаю непрерывное служение, ища во всем услаждений чувственных и
пищи для сластолюбивых моих страстей я похотений.
Из сего
перечисленного я вижу себя гордым, любодейным, неверующим, нелюбящим
Бога и ненавидящим ближнего. Какое состояние может быть греховнее?
Состояние духов тьмы лучше моего положения: они хотя не любят Бога,
ненавидят человека, живут и питаются гордостью, но по крайней мере
веруют, трепещут от веры. А я? Может ли быть участь бедственнее той,
которая предстоит мне? И за что строже и наказательнее будет
определение суда, как не за таковую невнимательность и безрассудную
жизнь, которую я сознаю в себе!"
|